В 1988 году погиб сотрудник Всесоюзного научно-исследовательского института молекулярной биологии (ныне Государственный научный центр вирусологии и биотехнологии «Вектор») Николай Устинов. Неопытный лаборант во время забора крови у морской свинки случайно оцарапал ему иголкой от шприца палец. Концентрация вируса Марбург, попавшая в кровь, в несколько раз превышала любые допустимые нормы. В 2004 году заразилась вирусом лихорадки Эбола старшая лаборантка «Вектора» Антонина Преснякова. Она поранила руку во время уборки вивария. Со своими родными она прощалась через затемненное окошко инфекционного изолятора.

О том, как устроен институт рассказал доктор биологических наук, профессор-вирусолог Александр Чепурнов, который заведовал лабораторией особо опасных инфекций в научном центре «Вектор».

— Вы с Николаем Устиновым вместе начинали работать на «Векторе»?

— Мы одновременно пришли работать во Всесоюзный научно-исследовательский институт молекулярной биологии, как тогда назывался «Вектор». До этого Николай Устинов работал в Научно-производственном объединении в Томске, которое производило вакцину против клещевого энцефалита и иммуноглобулины. Там он сформировался как вирусолог. Я же занимался ботаникой, получил кандидатскую степень и решил попробовать свои силы в несколько иной области. Поскольку был дефицит кадров, институт развивался, создавались перспективные лаборатории, руководство решило, что вирусологов все равно никто не готовит, а биолога можно всему научить.

Нас отправили на трехмесячные курсы в Иркутский научно-исследовательский противочумный институт Сибири и Дальнего Востока. За группой был закреплен инструктор, который наблюдал, как мы работали с культурами микробов. Не должно было быть никаких ошибок, никаких случайных действий или неправильных телодвижений, так как любая капля, упавшая не туда, — это лабораторная авария. Начинали работать с банальными микроорганизмами пневмококка, а потом уже с опасными культурами: туляремией, холерой и бактериями чумы. Был очень серьезный контроль. Смотрели, в частности, есть ли у нас тремор в руках, обращали внимание на психологическую устойчивость. По окончании курсов инструктор давал заключение — способен человек к такой работе или нет. Мы с Николаем Устиновым получили необходимые документы.

После учебы его назначили руководителем отдела по наработке вирусов. Мне предложили создать лабораторию инструментального контроля отдела биологической безопасности. Возбудители не должны были проникнуть во внешнюю среду.

— Это был секретный объект?

— Институт позиционировал себя как открытое научное учреждение. Хотя проверка при приеме на работу была весьма серьезная. Документы оформлялись от полугода до года.

Когда мы пришли работать в институт, там только думали приступить к работе с наиболее тяжелыми инфекциями. Но то, как все было устроено в плане безопасности, впечатляло! Чего стоили одни каскады фильтров, которые занимали огромную комнату с потолками высотой пять метров. Внутри «грязной» зоны всегда было небольшое отрицательное давление. В случае разгерметизации оно не позволило бы выйти гипотетическому аэрозолю наружу.

Что касается жидких отходов, то они собирались сначала в емкости в изолированных боксах, проходили дезинфекцию в течение нескольких часов, а то и на протяжении всей ночи. Потом попадали в огромные накопительные емкости по 16 кубов, которые располагались в подвале. И следом проходили через змеевик, куда подавался перегретый пар температурой около 160 градусов.

— В виде чего хранились в институте опасные патогены?

— Мы работали с вирусами Эбола, Марбург, Венесуэльский энцефаломиелит лошадей и другими. Специальные емкости находились в низкотемпературных хранилищах. Выбор емкости зависел от количества материала. Например, когда забирали печень обезьяны, которая погибла от заражения вирусом Марбург или Эбола, то в ряде случаев использовали и обычные стеклянные банки, поскольку других, пластиковых, тогда не было. Но чаще в ходу были пенициллиновые флаконы, которые мы закрывали черными резиновыми лабораторными пробками. Их помещали в специальные герметичные металлические контейнеры, герметизировали, опечатывали и помещали в низкотемпературные холодильники. Они хранились при температуре -70, -80 градусов.

— Что такое «чистая» и «грязная» зоны?

— «Чистая» — та, где работали с документами, готовили посуду, проводили работы с неинфицированной культурой клеток и так далее. «Грязная» зона — где работали собственно с возбудителем, заражали культуры клеток, собирали урожай вируса, проводили всевозможные эксперименты, заражали животных, лечили их от вируса, вскрывали, работали с органами. Ее делили на 2 и 3 зоны. Во второй зоне проводилась работа с относительно невысокой степенью защиты. Надевалась пижама, маска-«лепесток», перчатки. Но все работы проводились в изолирующем боксе, вовнутрь мы вдевали руки в большие перчатки. Так и работали. Из-за вытянутой формы мы прозвали перчаточный бокс «крокодилом». 

Особое внимание уделялось инфекционному виварию, за пределы которого внутри комнаты мог гипотетически выйти вирус. Еще одним «тревожным» местом была центрифужная комната, поскольку если в центрифуге что-то вдруг разбивалось или каким-то образом разгерметизировалась емкость, то создавалось облако аэрозоля. Поэтому работать там разрешалось только в изолирующих пневмокостюмах «Антибелок-5». Это обрезиненный костюм, который включал в себя собранные воедино бахилы, штанины, рукава и капюшон с пластиковой сферой для обзора. На штанинах был клапан для стравливания воздуха.

Помещения с такими условиями соответствовали 3-й зоне. В этой зоне на окнах устанавливались третье, дополнительное стекло, еще одна стена и дополнительный каскад фильтров. Герметичность «грязной» зоны (окна, стены, полы) регулярно проверялась. Войти в нее можно было через тамбур с двумя гермодверями.

— Что собой представлял виварий?

— В садках, которые помещались в металлические шкафы со стеклянными дверцами, содержались животные. Крыс я не держал, могли укусить. Работал в основном с морскими свинками, кроликами и обезьянами — либо с зелеными мартышками, либо с макакой резус. Для работы с вирусом Эбола наиболее подходили павианы — гамадрилы, только надо было подбирать не очень крупных животных. Бывало, что обезьяны у нас сбегали, они носились по верхам шкафов и воздуховодам, и поймать их, тем более в костюмах, это был тот еще квест.

Выживший. 1990 год

«Ощущения странные: из кожи везде сочится кровь, но сама кожа не болит. Болит все остальное: голова, глаза, печень, спина, мышцы. В теле жутчайшая ломота. Сильнейшая чувствительность. Любое касание отдается болью. Не говоря уже о том, какую боль испытываешь, когда вводят шприцы. И еще — неспособность, а главное, нежелание вставать. Проходит час, день, неделя, больше, а вставать не хочешь», — рассказывает мне Сергей Визунов, заразившийся в 1990 году вирусом Марбург, «родственником» Эболы.

Апрель 1990-го. Верховный совет СССР принимает закон «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР». В «Московском комсомольце» выходит статья «К нам едет Пол Маккартни». В поселке Кольцово под Новосибирском младший научный сотрудник НПО «Вектор» Сергей Визунов начинает свой обычный день: выходит из своей однокомнатной квартиры, где он живет с женой и четырехлетней дочкой, направляется на работу; минует проходную и скоро оказывается в лабораторном корпусе. Визунов занимается разработкой вакцинного препарата против вируса Марбург.

НПО «Вектор». Середина 1990-х

Ничего особенного с Визуновым 11 апреля не произошло. Но через пару дней, во время домашнего праздника, он замечает, что подхватил простуду. Ближе к ночи у него резко повышается температура, появляется озноб, он принимает жаропонижающие. Рано утром 16 апреля замечает на теле ярко-красные точки и пятна — геморрагические высыпания.

«Я понял, что это не обычная болезнь, когда появились высыпания на коже по всему телу, — рассказывает мне Визунов. — Немедленно сообщил руководству [НПО]. Я уже в тот момент понимал, что это, скорее всего, Марбург. Меня отправили на срочное обследование и подтвердилось, что это Марбург». Следующие 123 дня Визунов провел в стационаре при «Векторе».

По официальной версии, исследователь заразился, «работая с нарушением правил техники безопасности с сывороткой крови лабораторного животного, зараженного вирусом, считая этот материал утратившим инфекционность». Визунов считает, что инфицирование произошло, когда он случайно потер пальцем глаза — уже в первые дни у него начался сильнейший конъюнктивит.

«При поступлении состояние больного было средней тяжести. Пациент вял, подавлен, явно испуган своим состоянием», — цитата из статьи «Случай лабораторного заражения лихорадкой Марбург» в «Журнале микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии», написанной сотрудниками «Вектора» (1994). «Я понимал, что могу не выжить. У Марбурга высочайшая смертность, но страх был не об этом, страх был за других — я за это время общался с очень многими людьми», — говорит Визунов. По данным, приведенным в той же статье, до госпитализации Визунов контактировал с 12 родственниками и 58 сотрудниками «Вектора». Родственников освободили от работы и изолировали дома, дважды в день их посещали врачи; сотрудников «Вектора» не изолировали, но тоже дважды в день осматривали.

После поступления в стационар Визунову провели гемосорбцию (пропускание крови через угольные фильтры) — состояние ухудшилось, вплоть до того, что он «впал в прострацию»; затем несколько сеансов плазмафереза — и, наконец, больному стало лучше. К 9 июня его состояние оценивалось как удовлетворительное. Выписали Визунова 14 августа 1990 года.

«Я думаю, если бы доктора, которые меня лечили, обобщили все это в рабочую лечебную методику, это можно было бы использовать в нынешней ситуации, — говорит он. — Это дорогостоящее лечение, все сотрудники «Вектора» сдавали кровь [для плазмафереза]». Один из авторов той научной статьи, многолетний сотрудник «Вектора» Сергей Нетесов добавляет: «Я сейчас удивляюсь тому, что больных Эболой выпускают. После него [вируса] есть серьезные осложнения, рецидив болезни, который возникает где-то через месяц. Этот рецидив выражается в виде орхита, воспаления яичек. Вот чего нужно бояться».

После завершения лечения Визунов бросил исследования Марбурга. Ненадолго вернулся в «Вектор»; потом, по его словам, «наступило коммерческое время» — и он переехал в Новосибирск. «Прошло уже сколько лет, а у меня до сих пор зашкаливает давление — потому что болезнь вызвала тотальное поражение всех сосудов, — рассказывает он. — Мыслями в то время стараюсь не возвращаться. Давно сработала защитная реакция».


«Вариант У». 1988 год

Научно-производственное объединение «Вектор» создавалось в первую очередь как лаборатория для разработки наступательного биологического вооружения, которая была замаскирована под гражданский институт, рассказывает в книге «Мертвая рука» бывший спецкор и руководитель московского бюро The Washington Post Дэвид Хоффман (за эту книгу, посвященную холодной войне, он получил Пулитцеровскую премию).

Здания «Вектора» начали строить в середине 1970-х, а вскоре приступили к набору исследователей. Позвали в том числе только окончившего факультет естественных наук Новосибирского государственного университета Сергея Попова. Попов стал младшим научным сотрудником «Вектора», а в 1978-м возглавил химическую лабораторию.

«Мы были совершенно наивны и не понимали, что происходит. Нас просто пригласили в новый институт, и все», — рассказывал Попов Хоффману. Позднее Попову сообщили: «Вы как заведующий лабораторией должны понимать, что помимо научных исследований нам нужно вести работу и по некоторым военным проектам, чтобы защитить страну». Ученому пришлось подписать документы о неразглашении — отказаться он уже не мог.

Сергей Попов изучал вирус оспы, а именно его применение в качестве бактериологического оружия; несмотря на то, что в 1972 году СССР подписал международную конвенцию о запрещении биологического и токсинного оружия (она прямо запрещала создание и производство средств бактериологической войны).

Лев Сандахчиев

Лев Сандахчиев, руководивший «Вектором» с 1979-го по 2005-й, утверждал, что «Вектор» никогда не занимался разработкой биологического оружия. Хоффман описывал Сандахчиева как «ловкого дельца, готового на все ради своего предприятия». Сандахчиев умер в 2006 году. После него в «Векторе» сменились несколько директоров, ни один из них не задерживался дольше, чем на три года; сейчас обязанности директора исполняет бывший глава новосибирского Роспотребнадзора Валерий Михеев.

В 1999 году начальник управления по биологической защите минобороны России Валентин Евстигнеев подтвердил, что «Вектор» работал над созданием биологического оружия. В интервью специализированному журналу «Ядерный контроль» Евстигнеев заявлял, что в 1980-е — на основе данных, представленных КГБ и ГРУ, — был составлен список из 37 возбудителей различных заболеваний, по которым Союз должен разработать средства защиты. «Создавая средства защиты, нужно было создать какую-нибудь копию — подобие средства нападения. Поэтому нужно было научиться выращивать возбудители. <…> Следующим шагом было создание средств доставки и применения этого биологического веществ. Весь этот цикл работ и был так называемой наступательной частью, который создавал реальную адекватную угрозу, и в 1992 году был запрещен и ликвидирован». Евстигнеев добавляет, что в конце 1980-х «НПО «Вектор» рассматривали как «промышленную базу для производства наступательных биологических препаратов».

* * *

В апреле 1988 года в московском кабинете заместителя директора «Биопрепарата» Канатжана Алибекова раздался телефонный звонок (Алибеков сам рассказывал об этом журналу The New Yorker). «Биопрепарат» — объединение, которое курировало советские институты и НПО, занимавшиеся инфекциями и вирусами; в том числе — новосибирский «Вектор» и Загорск-6, вирусологический центр под Сергиевым Посадом (Московская область).

Директору «Биопрепарата» звонил руководитель «Вектора» Лев Сандахчиев — чтобы рассказать о неприятном происшествии в НПО. Алибеков прервал Сандахчиева — не телефонный разговор — и попросил прислать шифрограмму, то есть зашифрованную телеграмму.

В шифрограмме сообщалось: пострадал руководитель лаборатории по работе с вирусом Марбург Николай Устинов. В то время Устинов изучал возможность применения вируса в военных целях; в долгосрочной перспективе его собирались помещать в боеголовки — они должны были встать на вооружение вместе с другим биологическим оружием, использовавшим штаммы оспы, чумы и сибирской язвы.

НПО «Вектор», 2004-й

Коллеги описывали Николая Устинова как человека общительного, остроумного и обожающего свою работу.

Как выяснилось позднее, в момент «аварии» (именно так «векторовцы» называют лабораторные случаи заражения) Устинов собирался ввести морской свинке инъекцию вируса, но промахнулся — игла проколола два слоя защитных перчаток. Устинов сообщил о происшедшем руководству; его поместили в стационар и изолировали. Алибеков рассказывал The New Yorker, что Устинов не боялся смерти, но сильно грустил из-за того, что не мог видеть родственников.

На четвертый день после заражения у него начались сильные головные боли, глаза покраснели, появилась геморрагическая сыпь. Устинов начал вести дневник — чтобы оставить коллегам информацию о том, что чувствует умирающий от Марбурга. Из его кожи сочилась кровь; последние страницы дневника заляпаны кровавыми кляксами. Вскоре он впал в прострацию, а 30 апреля умер.

«От одного воспоминания о том времени мне становится плохо», — признается вдова Устинова.

Из тела Устинова извлекли печень и селезенку; этот биоматериал позднее изучали в лаборатории. Штамм из его крови (оказавшийся более устойчивым, чем тот экспериментальный штамм, с которым работал сам исследователь) назвали «Вариант У» — в честь Устинова. Алибеков рассказывал журналу The New Yorker, что к концу 1991 года «Биопрепарат» планировал начать производство «Варианта У» для боеголовок. Он также заявлял, что в «Векторе» создали рекомбинант Эболы-оспы. «Как оружие Ebolapox будет давать геморрагические последствия; [рекомбинант] приводит к более высокой смертности по сравнению с Эболой, и обладает высокой заразностью оспы», — рассказывал он.

Исследователь Сергей Визунов, заразившийся Марбургом в 1990 году, уверяет, что его работа не была связана с производством биологического оружия: «Нужно было сначала создать вакцину. Я работал на своем участке поля». Бывший замдиректора «Вектора» Сергей Нетесов сказал мне, что информацию о случае Устинова «до сих пор официально запрещено публиковать».

Русская сыворотка. 1990-е

Маршрутка тормозит у остановки «Проходная № 1». За проходной — несколько зданий: главное административное недавно отремонтировали, оно поблескивает на солнце; рядом серые бетонные корпуса; в отдалении стоит «шестерка», как ее называют сотрудники — шестиэтажное строение, где хранятся наиболее опасные патогены: чума, сибирская язва, оспа, Эбола, Марбург и другие.

До «Вектора» можно дойти и пешком, он находится в нескольких километрах от жилых домов поселка Кольцово; до него тянется развалившаяся бетонная дорога, проросшая травой. В стороне от работающих корпусов — два недостроенных с 1990 года здания, в них планировали разместить новые лаборатории.

Ближайшее к «Вектору» строение — Сибирский ликеро-водочный завод. В Кольцово про «Вектор» ходят разные легенды: мол, там в подвалах хранят трупы инопланетян, а еще есть особая эскадрилья, которая в случае серьезной аварии забросает и «Вектор», и поселок вакуумными бомбами.

На сером заборе с колючей проволокой через каждые 50 метров выведена надпись «Запретная зона. Проход запрещен». За забором, как на государственных границах, песчаная насыпь — чтобы заметно было, если кто пробежит и оставит следы. По внутреннему периметру — еще один забор, с закрепленными на столбах видеокамерами и фонарями.

Научный центр "Вектор"

Для сотрудников «Вектора» работа связана и с другими ограничениями, связанными с правилами биологической безопасности. Все сотрудники, работающие с инфекциями, должны жить в Кольцово; они не имеют права выезжать за пределы поселка, не пройдя обсервации (карантина) длиной в 21 день. Обсервация — советский стандарт для учреждений, работающих с патогенами; это правило ввели после случая 1930-х годов, когда один из сотрудников саратовского противочумного института приехал в Москву, остановился в гостинице и через несколько дней заболел чумой, вызвав серьезный переполох в столице.

За тем, как на «Векторе» соблюдаются правила биологической безопасности, следит Федеральная служба по экологическому, технологическому и атомному надзору (Ростехнадзор); сотрудники ведомства периодически проверяют объект. Во время одной из ревизий, в 2008 году, ростехнадзоровцы нашли на «Векторе» многочисленные нарушения по сбору, обезвреживанию, транспортировке, утилизации опасных отходов класса А. Суд оштрафовал «Вектор» на 40 тысяч рублей.

Лаборатория в НПО «Вектор»

Антонина. 2004 год

Каждый год в середине мая Чепурнов и другие бывшие сотрудники лаборатории особо опасных вирусных инфекций собираются на могиле старшей лаборантки «Вектора» Антонины Пресняковой.

В один из дней в перерыве между майскими праздниками 2004 года Преснякова работала в лаборатории с вирусом Эбола. В соответствии с правилами, Преснякова сперва отправилась в «чистую зону», где готовят посуду. Потом переместилась в «грязную зону»: разделась, зашла в гермодверь, надела пижаму, респиратор, перчатки, а также защитный костюм «Антибелок-5». В «грязной зоне» Антонина прошла мимо изолирующего бокса (сундука с отверстиями для рук; «векторовцы» называют его «крокодилом») и направилась в виварий, где стоят шкафы с животными.

После работ в виварии лаборантка начала уборку — и в этот момент обнаружила в контейнере с хлорамином шприц без колпачка, рассказывала Преснякова спустя пару часов. Она попыталась втянуть пролившийся раствор внутрь, но игла затромбировалась. Тогда Преснякова решила закрыть его колпачком, но промахнулась и укололась. Лаборантка позвонила по телефону дежурному по этажу, тот доложил начальнику отдела биологической безопасности.

«Крокодил» — изолирующий бокс для работы в «грязной зоне»

Она прошла через трехкратный хлораминовый душ и отправилась на режимную комиссию.

«Мы первое время думали, что шприц, которым она укололась, побывал в хлорамине и беды никто не ждал, меня в первые дни к ней пускали, никто не ждал того, что произойдет дальше», — говорит Чепурнов. К тому же, рассказывает он, до этого происшествия Преснякова несколько раз принимала иммуноглобулин «на всякий случай» — и все было гладко.

В журнале «Инфекционные болезни» за 2005 год подробно описывается болезнь Пресняковой. Поступила в стационар спустя 3 часа 40 минут после аварии, жалоб не предъявляет. Проведена профилактика имунноглобулином. Персонал работает в противочумных костюмах. На седьмой день отмечен первый подъем температуры, появились высыпания, проводится плазмаферез. Состояние улучшилось. На девятый день появились слабость, рвота с кровью, температура 39,7. На лице и туловище появилась обильная сыпь. Отмечается отечность век, губ, носа. На 12-й день пациентка заторможена, отмечено увеличение печени. На 13-й день состояние крайне тяжелое, температура около 40, больная не может говорить. Появились боли в животе, сильная тошнота, по всей поверхности тела геморрагическая сыпь, кровоизлияния. На 14-е сутки в 2 часа ночи констатирована смерть.

«Пресняковой имунноглобулин не помог, потому что она брала кровь у морских свинок на последней стадии болезни. Была дикая доза концентрации вируса», — объясняет Нетесов, бывший замдиректора «Вектора».

Спустя месяц после «аварии», рассказывает Нетесов, происшествие разбирали в Москве — в Роспотребнадзоре. Совещание проводил тогдашний глава ведомства Геннадий Онищенко. Он спрашивал, почему не уволен заведующий лабораторией Чепурнов. Нетесов ответил, что лаборатория Чепурнова — единственная занимающаяся опасными вирусами Эбола и Марбург.

Спустя несколько месяцев, с приходом в «Вектор» нового директора, лабораторию закрыли, а Чепурнова уволили.

После увольнения Чепурнов написал художественную книгу «Эбола.ru» — о сотруднике, на которого нападает зараженный Эболой кролик (в распоряжении «Медузы» есть первые три главы) и на несколько лет уехал работать в Мичиганский университет.

Сергей Нетесов

Нетесов спустя десять лет утверждает, что виноват в «аварии» с участием Антонины Пресняковой сам Чепурнов. 

Каждый вторник Нетесов обходил лаборатории. В один из таких дней весной 2004-го он зашел в лабораторию особо опасных вирусных инфекций, Чепурнова там не оказалось. Нетесову доложили, что Чепурнов в последнее время приезжает в полдесятого. «В зону в 9 входят, а по правилам он должен провести всем инструктаж. Как можно приезжать в полдесятого?» — возмущается Нетесов. Он доложил об этом директору «Вектора» Сандахчиеву, тот пригрозил Чепурнову увольнением, если он не начнет соблюдать правила техники безопасности. Чепурнов пообещал исправиться. Разговор произошел в марте 2004-го. А случай с Пресняковой — в мае.

«Из-за чего произошел случай? — говорит Нетесов. — Она делала ненужную вещь в ненужное время. Неправильно снимала иглу, ее пинцетом нужно снимать, а она — руками. Она шприц достала из дезраствора, хотя это полагается делать не в день опускания, а через 48 часов. Еще и колпачок хотела надеть. А это даже с обычным шприцом операция небезопасная. Куча нарушений правил безопасности».